Я уже знал, что Вову нельзя было ни о чем просить – в принципе, это было изначально бессмысленно. Но для осознания этого потребовалось время. Сколько – не знаю.

В первый день – я знаю, что он был первый, а сколько их было потом, сказать не могу, – я проснулся уставшим. Посмотрел в окно на падающие рыжие листья, краем сознания порадовался: наконец-таки, осень красивая, ну вот октябрь дает – весной отчего-то пахнет или даже лесом из детства, со времен полужизни на даче, куда бабушка упорно продолжала меня вывозить лет до шестнадцати. Но это все лирика, которую прервал звонок.

– Кость, пойдем гулять? – предложил Вова своим сиплым голосом.

Откуда я знаю Вову? Хоть убейте – не скажу. Услужливая память рисует то совместный поход в детский сад, то знакомство на секции по плаванию, то соседство на лекциях по радиационной защите населения в университете. А где правда, кто ж его знает. До сих пор не могу понять. Знающие люди говорят, что это скоро пройдет, все расставится по местам само собой – проступит через какую-то дымку.

В первый день я согласился, хотя и был без настроения. Уже через десять минут стоял у входа в Лошицкий парк, смотрел на проезжающий мимо грязный троллейбус. Из него, конечно, вышел Вова. Розовощекий, улыбающийся, со своими будто изломанными бровями и неровным носом.

– Хэллоу, – он приобнял меня и, хитро подмигивая, повел по тропинке вглубь парка. – Посидим, покурим, да? Ну, немного. Потом еще дела, вот это вот все.

Я и шел за ним, пока мы не уселись на засыпанную листвой скамейку. Как и положено, курили. Молчали, смотрели на голые стволы деревьев минут двадцать, наверное. Потом Вова повернулся ко мне, положил руку на плечо с какой-то долей сочувствия.

– Кость, тебе нужно еще здесь побыть, а я пойду. Не скучай.

Не знаю почему, но в первый раз я ничего не спросил. Проследил взглядом за его удаляющейся фигурой, выкурил еще одну. Потом немного продрог, думаю: пора. Встал и пошел.

Да только выхода из парка не было нигде.

Я кружил по Лошице, дошел до развалин (говорят, там призраков можно встретить – уставших, жалующихся на невыносимые условия послесмертия, лениво бряцающих старыми оковами), ходил мимо каких-то домиков, спускался к воде, поднимался от воды и возвращался на поле, где еще летом пили с друзьями на каком-то пивном празднике, потом снова туда и назад.

Что ж это такое, подумал я и решил идти во что бы то ни стало прямо. Как назло, по пути не встречалось никого, и даже дорогу не у кого было спросить. И я шел, не сворачивал, не останавливался, только продолжал курить и смутно что-то подозревал.

Ноги наливались оловом, а выхода все не было и не было, лишь череда повторяющихся деревьев и скамеек да пара беседок.

Неожиданно начало темнеть, и я посмотрел на телефон. Карта не работала, интернет тоже. Откуда-то взялась задолженность: звонки отключили. Но я увидел, что телефон насчитал сорок тысяч шагов. По маленькому-то парку.

Я так бродил и бродил. А потом проснулся у себя дома. Снова уставшим.

Когда позвонил Вова, я почему-то не вспомнил, что все это уже было. Быстро глянул на календарь – 17 октября, – оделся и снова пошел с ним гулять. А потом все повторилось.

Что это уже было, я понял ближе к вечеру. Снова ходил, пытался найти выход. А потом проснулся у себя дома.

– Вова, что происходит? – спросил я в одну из наших встреч у входа в парк. – Какого хрена?

Он посмотрел на меня и дергано пожал плечами.

– В смысле? – прозвучало как одно слово, этакое змеиное «вссмыссслеее», будто что-то из «Гарри Поттера», что могла бы сказать Нагайна.

– Почему я иду встречаться с тобой каждый день. И ты уходишь. И я не могу сам уйти. Что такое, блин?!

– Ну-у-у, – он взял меня за предплечье и повел вглубь парка. – Сегодня не уйду, хочешь? Но вообще я не понимаю, что не так. Может, ты плохо спал? Вот в голове все и спуталось.

– Просыпаюсь так себе, – отчего-то признался я.

– Видишь, – просиял Вова.

В этот раз мы сели не на скамейку, а в ажурную такую беседку, будто вырезанную из журнала про усадебный дизайн. Вова быстрым движением достал из черного рюкзака бутылку пива, подмигнул.

– А если менты?

– Да не будет сегодня ментов, ты сам посмотри – ни души. В лом им будет по парку бродить, лучше же около общаг малых гонять, – рассудил он.

Я принял бутылку, сделал глоток. Вкус пива, горький и одновременно сладкий, был как из детства. Где-то я уже видел эту красную этикетку, это название. Может, таким же и заливался в одиннадцатом классе вместо двух последних уроков математики по четвергам? Или в той же беседке пил – сейчас я точно не скажу.

Ментов действительно все не было, а пиво не заканчивалось. Мы его пили несколько часов – в бутылке будто не было дна. Или Вова все время доставал новую, а я не видел, – кто уже вспомнит. Так и сидели до сумерек.

Потом Вова встал, стер с куртки несколько пролитых капель и пошел куда-то. Перед тем как я понял, что он уходит, прошло несколько мгновений: пиво хорошенько ударило в голову.

– Ты к-куда?

Вова обернулся и махнул рукой.

– Мне пора, прости.

И ушел. Я так и сидел в беседке, держал в руках наполовину полную – вечно наполовину полную, будто бы недавно открытую, – бутылку пива и не мог понять, что делаю в парке. Когда в памяти вспышками появилось то, что я уже сидел здесь, вот так, и вроде даже пиво с Вовой пил, и он ушел так, – заволновался. Но потом окончательно стемнело.

И я снова проснулся у себя. И снова звонил телефон.

В один раз я попробовал не взять трубку. Тогда Вова оказался прямо у меня на пороге, а я почему-то был в куртке и говорил не своим голосом «да, пойдем, конечно». И мы шли и гуляли, а потом он уходил, и я до темноты блуждал по парку. Или так было не один раз? Может, я с десяток раз пытался не взять трубку, но вот стоял он, розовощекий, улыбался и тянул: «Давай, давай!»

Потом я взял трубку и просто отказался. И, когда он стоял на пороге, не встал с места. Меня тянуло взять куртку, но я крепко держался за подлокотники кресла и упрямо смотрел на экран телефона. Цифры сменялись одна другой, никуда не уходила только дата: 17 октября.

Но тут я почувствовал запах дыма – неужели забыл выключить чайник? Выбежал в коридор, а там все в огне.

Языки пламени бегали по обоям, черный дым вырывался их кухни, где что-то трещало, взрывалось, лопалось и падало с громким скрежетом. Гарь быстро оседала во рту, глаза слезились, а Вова подходил сзади, брал за руку и кричал: «Бежим, бежим!» И мы бежали вон из охваченной огнем квартиры, чуть не спотыкаясь на лестнице, и оказывались у того же парка, а потом все повторялось, и вот я просыпался дома – ни следа копоти, никаких повреждений. Так было раз десять. Или не было вообще.

Снова 17 октября – я помнил почти все эти семнадцатые октября, но не мог их сосчитать. Стоял у входа в Лошицкий парк, встречал идущего от троллейбуса Вову.

– Не пойду я в парк, уйди! – кричал на него я.

И действительно пытался пойти в другую сторону – к подземному переходу, чтобы зайти во двор и найти свой стоящий углом дом, прийти и сесть за сериал. Но делал несколько шагов – и снова в парке, а рядом сидел Вова, курил и будто бы виновато смотрел.

– Ладно. Как мне отсюда выбраться? – спросил я у него в другой раз.

– Зачем тебе выбираться? Возьми пиво.

– Как зачем? Я, блин, каждый день тут, и одно и то же, и вот это семнадцатое октября, да что ж это такое!

Мимо прошла девушка – впервые за все эти визиты в парк я здесь кого-то увидел. В меховой жилетке она была похожа на волосатую гусеницу: вытянутое лицо, нескладные длинные ноги, вот будто бы ляжет сейчас и поползет к ближайшему кусту.

– А спроси его, спроси, – неожиданно обратилась она ко мне.

Я моргнул – и вот ее не было, испарилась, исчезла. Но Вова еще сидел рядом, отчего-то недовольный. Сделал несколько глотков пива.

– Ну, так как? – повторил вопрос я.

– Ладно… – он втянул шею так, что ворот куртки касался анемичных губ. – Обойди вдоль парка трижды, потом приди к той вот круглой площадке и там обойди, но против часовой стрелки. И все.

Встал и протянул мне пиво.

– Я пошел. Тебе же надо успеть.

Я сделал все, как было велено. Успел к сумеркам нарезать круги по круглой площадке, где сходились несколько дорожек. И ничего не произошло.

– Ну ты наивный, – кажется, сказала мне гусеница с куста. – Бывай.

И я снова проснулся дома.

Я сказал Вове уйти пораньше – хотел подумать. Он и не спорил. Встал и ушел себе.

Звонить я не мог (задолженность) почти никуда, но сто три набрать смог. Равнодушная диспетчер выслушала рассказ о том, что никак не могу выйти из парка.

– Так вам в МЧС, – отрезал голос.

– Нет, мне к вам. Я с ума сошел! У меня шизофрения, психоз, маниакальная какая-то фигня, я сейчас вены вскрою, – и ведь блефовал, у меня не было ничего острого.

– Ладно. Ждите бригаду.

А вскоре пришли два санитара. Один высокий – видно, что в детстве занимался атлетикой, а потом отчего-то решил идти в медицинский, и вот нужно опыта набираться, как же тут в санитары не пойти. Второй низкий и пухлый, совсем непрозрачный, что за ним стоит, кто он – загадка.

– Ну и как твой психоз? – спросил высокий и подсел рядом на скамейку.

– А вот так, выбраться не могу. Вывезите меня отсюда, – попросил я их и заплакал.

Пухлый протянул свою ручонку с грязным платком и вытер мне лицо, приобнял.

– Не, дружок, ты не наш клиент, – проворковал санитар и похлопал по плечу. – На, мы тебе пива привезли. А больше ничем не поможем.

Так и закончился этот день. А потом я проснулся дома.

Я пытался вызвать скорую еще раз, но никто не приехал. Потом позвонил в МЧС, милицию и газовщикам – всем, кому мог, несмотря на задолженность. Все кивали, хлопали по плечу и понимающе хмыкали. Но никто не увозил. Некоторые давали пива. Газовщики протянули бутылку водки.

Проснулся. Звонок. Да, Вова, иду. Забежал в кухню, взял нож.

– Почему ты меня тогда обманул? Ты сказал: надо обойти этот чертов парк, а потом еще по кругу – и ничего!

Вова опустил глаза.

– Ну а что я тебе еще мог сказать? Нечего мне тебе сказать! Гуляй, ведь осень такая красивая и нравится тебе все! Чем плохо? Ну, гуляй себе, гуляй.

Я что-то кричал на него и не мог остановиться. Потом достал нож и полоснул себя по руке. Хоть так пусть это закончится. Сколько было тех семнадцатых октября? Десять? Семнадцать? Сто один?

Боль, а потом кровь полилась вниз на красные листья, делая их еще ярче, насыщеннее – будто в фотошопе кто-то поменял цветокоррекцию. В глазах темнело.

Потом я проснулся дома.

Не знаю, сколько походов в парк я не разговаривал с Вовой. Подумал: может, тогда все прекратится?

Березы тревожно качали макушками, но не подсказывали, где выход. Вова смиренно курил и убегал к сумеркам. Все повторялось.

Я уже знал, что Вову нельзя было ни о чем просить. И быстро понял, что в принципе ничто не имеет смысла. Ни попытки сбежать, ни мои многочасовые блуждания по парку, ни вызов экстренных служб (теперь я и этого не мог, симка сломалась, рассыпалась в пыль – вот такие дела), вообще ничего.

Выходя из дома в очередной раз, я снова взял нож – все тот же, которым я вскрывал вены, который ронял на усыпанную листвой дорожку, который лежал снова в кухне, весь красивый и сверкающий, купленный недавно (или давно – смотря от которого семнадцатого октября считать).

Мы сидели, как обычно. Решили снова пойти в беседку, снова пить все то же горькое и не заканчивающееся пиво. Иногда я тянулся за сигаретами и нащупывал в кармане нож – напоминание, что я могу снова все закончить пораньше, не ждать темноты.

– Вот, Костя, скажи мне, что тебе не нравится? – будто обиженно говорил Вова. – Ведь все здесь тебе хорошо, и ни холода особого, ни голода, ни людей. Да ты даже отлить здесь ни разу не ходил, потому что и не надо тебе больше ничего! Многие бы отдали за это – знаешь сколько?

– Слушай, – вдруг до меня дошло, и ответ этот был настолько очевидным, что я даже удивился, как мог не подумать раньше. – А я ведь умер, да? И это что? Лимб? Рай? Ад? Или меня потеряли где-то на учете, и вот поэтому я вообще никуда не гожусь, кроме этого чертового Лошицкого парка, и судьба мне – с теми призраками бряцать оковами?

Вова хрипло рассмеялся и протянул мне бутылку, как всегда наполовину полную.

– Не, ты что? Там другая процедура, да и вообще все не так.

Начало смеркаться. Вова встал и сказал, что сейчас уйдет. Что-то подмыло встать и меня.

– Слушай, проведу тебя хоть чуток.

– Давай, – он сузил глаза. – Но ты ведь не уйдешь, понимаешь?

– Да. Я просто как гостеприимный хозяин, хоть немного.

Мы пошли. Я понимал, что увидит выход и сможет покинуть парк только Вова. Но в голове успевал сложиться какой-то план – ведь если все повторяется день ото дня, то делать можно разное, да?

Вова поглядывал на часы и спешил. Объяснял: надо мне успеть до темноты, иначе проблемы на работе будут, так у нас не делается. Я решил не спрашивать его о работе: зачем, если все равно внятно не ответит?

На одном из поворотов Вова остановился и потянулся ко мне – приобнять.

– Я рад, что ты смирился потихоньку. Все же нормально будет. Ну и до завтра – до сегодня, – сконфуженно сказал он.

На то, чтобы все сделать, мне оставалось несколько мгновений. Я схватил его, но Вова будто бы проходил сквозь, как дымка, рассеивался между руками – хотя я и смог его повалить. Барахтался, пытался отбиться, кричал необычно высоким голосом. А сумерки сгущались.

– Болван, отпусти меня, слышишь, отпусти! – кричал он и пытался просочиться через меня, увильнуть, но я снова его хватал и кидал на дорожку, сам ползал и чувствовал, что колени все уже ободраны – но не важно.

Нож пришелся кстати. Я никогда не убивал людей – только себя несколько раз, но это не в счет. Полоснул его по руке, потом с хрустом вонзил нож по рукоятку в горло.

Вова больше не был дымкой, нож заходил в него тяжело, будто набит тот был каким-то гравием. Кровь стекала с шеи, заливала воротник куртки и плитку прямо под его головой, вытекала изо рта. Даже глаза, и те покраснели, а он их округлял так, что, казалось, вот сейчас выпрыгнут из орбит, убегут спасаться.

Успел пару раз моргнуть – и весь парк был залит темнотой. Включались круглые фонари – я никогда не видел, чтобы они загорались.

– Ну наконец-то, – раздалось откуда-то из ближайшей кучи листвы. – Я уж думала, ты не допрешь. Убил –отпустил, все дела. Удачки тебе.

Я поднялся с земли, переступил окровавленного Вову, стеклянными глазами таращившегося в темное небо. Сделал несколько шагов, хотел отереть руки о куртку, но на них не было ни капли крови. Оглянулся – и Вовы не было, только нож одиноко лежал на кленовых листьях.

Пахло как в детстве. Я шел прямо по дорожке, пока не уперся в хорошо знакомые ворота, у которых мы каждое семнадцатое октября виделись с Вовой. Стало немного грустно и стыдно, что я так с ним, а ведь он мне компанию составлял, ничего плохого, собственно, и не делал.

Вышел из парка, а уже через пять минут был дома. Надо посмотреть сериал и лечь уже спать – может, хоть в этот раз проснусь не уставшим.

А утром надо было позвонить Диме и позвать его погулять. Приближалось восемнадцатое октября.