За окном сгущались тучи, липкие и густые, разливались по небу тараканьим полчищем и грозили дождём. Лерочка надеялась, что лето подарит ещё несколько тёплых денёчков, но стучащий в окна ветер, по-крокодильи шуршащая листва, тучи эти чёрные, грозные не оставляли ей никакой надежды. Ну, хорошо, хорошо, через неделю у меня отпуск, поеду к бабушке в Одессу, вот потерплю недельку и поеду, а там будет тепло, загорать, плавать буду, думала Лерочка, а сама тык-тык по клавиатуре, работает самоотверженно, из дома, на удалёнке. Маленькая ручка с тонкими пальчиками, на ногтях облезший маникюр, просто кошачья лапка, а не ручка, тянется туда, где утром мама поставила тарелку с печеньем – а там ничего нет, ни печенья, ни тарелки, мама уже унесла и помыла, она всегда так делает.

«Маам, – протянула Лерочка, достав из уха наушник. – Принеси чего-нибудь пожрать, плиз. Я работаю».

«Ужин не готов», – раздалось из кухни.

«А печеньки?» – крикнула Лерочка.

«Закончились», – последовал лаконичный ответ.

Лерочка тяжело вздохнула, поднялась медленно, уперев руки в стол, сделала один шаг, вздрогнула, замерла, как эскадренный миноносец перед сложным манёвром, она же целый день сидела не вставая, руки-ноги затекли, иголочки по всему телу. Внезапно распахнулась форточка, жгучими стрелами на ковёр посыпались капли дождя, окропили святой осенней водой, хотя лето, на минуточку, ещё не кончилось, середина августа же. Лерочку это не смутило, встряхнув левой, правой ногой, чтобы сбросить иголочки, доплелась до кухни, прислонилась к дверному косяку и посмотрела на мешающую борщ маму. Мама любила варить борщ, её это успокаивало, отвлекало от насущных проблем. Как говорил один известный политик, какой-то их дальний родственник, женщина должна варить борщ, а если не хочет, значит, она проститутка.

«Фу, опять борщ, – сказала Лерочка. – В магазин, что ли, сходить?»

Мама выронила ложку и уставилась на Лерочку, как на покойницу.

«Какой магазин, ты чего? – мама постучала пальцем по циферблату наручных часов. – Ты это видишь? Без десяти шесть. Без-де-ся-ти-шесть».

Ложка скользнула по внутренней стенке кастрюли и растворилась в пятне оранжевого жира, будто в щёлочи.

«Да успею я», – заверила её Лерочка, нагнувшись, чтобы завязать шнурки на кроссовках.

«Нет, ты мне скажи, тебе жить надоело? – не унималась мама. – Человеческим языком тебе говорю: одумайся, не ходи, предупредили же».

«Мама, я бы уже давно вернулась, пока ты тут языком чешешь», – вздохнула Лерочка, схватила ключи и была такова.

Мама догнала её на лестничной площадке, со всей силы дёрнула за рукав, разжала Лерочкину ладонь и положила на неё тяжёлый, холодный, немножко ржавый кастет.

«Этим кастетом дед от фашистов отбивался в 41-м. Теперь он твой, – сказала мама. – Давай, в магазин и назад. Чеснок не забудь».

И перекрестила её по-православному, справа налево.

Здесь стоит добавить, что каждый вечер после шести в городе начинался негласный комендантский час. Точнее, так-то его не было, но все знали, что на улице после шести лучше не появляться, а то как бы чего не вышло. Летом темнело поздно, снаружи ещё могло светить солнце, но как только большая стрелка часов завершала последний оборот, по дворам и закоулкам, городским паркам и детским площадкам расползался страх, распухший, как незаживающий нарыв, болезненно-осязаемый, и все, кого он настигал, мочились и опорожнялись одновременно. Существовало мнение, что страх не может проникнуть в дома, но он давно поселился в сердцах людей, которые каждый вечер баррикадировали двери подъездов лавочками, цветочными урнами, заколачивали окна досками, а потом делали вид, что не слышат одиноких ночных криков, делали вид, что спят.

Лерочка беспрепятственно покинула подъезд своего дома по улице Шахтёров, прошла через небольшой сквер, где обычно курили подростки, а сейчас было пусто, на асфальте ни одного бычка, и поднялась по ступенькам магазина под названием «Алмаз». Это был небольшой продовольственный магазин рядом с домом, все местные там закупались, близко, недорого, и Лерочка туда пошла, куда ей ещё идти. Как только она вошла в торговый зал, дверь за ней захлопнулась, подёргала – заперто. Поискала глазами часы, но даже без часов всё было понятно. Опоздала.

«Есть здесь кто-нибудь?» – спросила Лерочка. В ответ тишина.

Вообще-то магазин работал до 24:00, но уже после 18:00 здесь никого не было, а за кассами сидели роботы без глаз, без ртов и ушей. Они не видели, не слышали Лерочку, а если бы и слышали, то не смогли бы ей ответить. Лерочка смирилась с мыслью, что, наверное, останется здесь ночевать, и уже достала телефон, чтобы написать маме эсэмэску, но странное движение на крыльце магазина привлекло её внимание. Лерочка сунула телефон в карман, подошла к стеклянной двери.

Не успела она опомниться, как дверное стекло разлетелось на тысячи остреньких осколков, сияющих, как новогодние игрушки в свете электрических ламп, а сама Лерочка оказалась на полу, скомканная бумажка, мокрая промокашка, оглушённая, беспомощная девочка. Телефон выпал из кармана, улетел за стеллаж в другом конце магазина, хорошо если не разбился. Лерочка не могла открыть глаза, засыпало стеклом, а на груди стояло, давило, душило, тяжёлое что-то. Лерочка почувствовала влажное, вонючее дыхание у себя на лице, гнилой, отдышавший воздух наполнил лёгкие, и было не легко, а тяжело, очень тяжело вдруг стало отчего-то, и страшно.

«Чего уставилась?» – прорычал звериный голос у неё над ухом.

Снова надавили на грудь, и мысли, одна тревожнее другой, ранеными птицами забились в Лерочкиной голове.

«Ну что, готовься, – сказал другой голос, хриплый, грозный. – По кругу пустим, мама родная не узнает».

И Лерочка почувствовала, как тащат её за волосы, а за ней тревожным чемоданчиком тащатся её страхи, и боль, и «зачем я сюда пошла, сама виновата».

Вот она катится с лестницы, всего три ступеньки, и каждая секунда длиной в вечность, протёрла глаза, и уже не может смотреть без боли, кровавая мадонна с тёплыми ручейками по щекам. Наконец, видит тот самый страх, из-за которого баррикады, и ужас, и крики по ночам: бешеных чёрных псов. Стройные, блестящие, как будто напомаженные, с большими задницами на мускулистых ногах, уши торчком, вместо хвоста обрубок. Обступили Лерочку чёрной тучей, чувствуют кровь, демоны, призванные жестоким заклинанием, персонажи из кошмарной сказки.

«Что происходит? Что я вам сделала?» – спросила Лерочка.

«Заткнись, – прорычал пёс. – Сейчас главный придёт, мало не покажется».

«Я просто шла в магазин… – пролепетала Лерочка, не переставая тереть красные от крови и воспаления глаза. – Не бейте меня, пожалуйста».

«Молчи, – сказал второй пёс. – Так тебе и надо. Будешь знать, где ходить, где гулять».

Псы оскалились, обнажив острые жёлтые клыки, в их глазах отразилась ярость тысячи мёртвых звёзд. Их уже собралось не меньше десяти.

«Так-так, что у нас тут?» – спросил холодный, строгий голос, вылился на Лерочку, словно ушат воды, без предупреждения.

Чёрные псы замолкли, заскулили, зажали между ног свои обрубки. Главный пришёл. Он не спешил нападать, неторопливо прошёлся вокруг, понюхал, и у Лерочки отлегло от сердца, подумалось, что вот ей поверят, отпустят, ведь собака, в конце концов, – друг человека. Запрыгнул Лерочке на колени, вильнул хвостиком, как домашняя болонка, лизнул её в щёку. Откуда-то достал влажную гигиеническую салфетку, протёр Лерочкино лицо, глаза, щипало немножко, но можно потерпеть. По Лерочкиной щеке скатилась прозрачная слеза.

«Спасибо», – всхлипнула Лерочка и чуть-чуть попятилась, ну а что, мало ли.

«Боишься меня? Не бойся, ты же мне как доченька», – хрипло проворковал пёс, упёршись передними лапами в Лерочкину грудь.

«Ой», – пискнула Лерочка, сдувшись, как воздушный шарик.

Сделала несколько движений, чтобы освободиться, но чёрные псы впились зубами в белые рученьки, зубы их точёные пронзили кожу, как священные гвозди, и Лерочка оказалась в западне.

«Больно, что ли? – ласково спросил главный. – Так ведь я ещё ничего сделал».

И сильнее надавил Лерочке на грудь, как будто выдавить её хотел по капле, по чуть-чуть, чтобы Лерочка разлилась по асфальту и потекла по канализации от него подальше.

«Я тебе сейчас горло перегрызу, и мне за это ничего не будет», – прошептал пёс, проведя влажным носом по Лерочкиной шее, поднял морду и заглянул ей в глаза, так глубоко, как будто искал там что-то и, может быть, нашёл.

Лерочка это поняла и задрожала как осиновый листик, дрожь перешла в судороги в семь баллов по шкале Рихтера, по асфальту разбежались трещины, а псы неуверенно отступили, может, испугались даже, они не ожидали, что всё так будет. Голова запрокинулась вверх, и увидела Лерочка кусочек неба между верхушками деревьев, мутное, как её заплывшие глаза, с одной пульсирующей звездой. Лерочка вспомнила, как учила в школе Азбуку Морзе на уроках по ОБЖ, и вгляделась в световые вспышки, посылаемые ей звездой: длинная, короткая, короткая, пауза...

«Достань дедов кастет», – говорила ей звезда.

Лерочка сунула руку в карман, а там действительно кастет, который ей мама в дорогу дала. Просунула пальцы своей слабой ручки сквозь холодные металлические глазницы и почувствовала силу невиданную, как будто дед, которого она, кстати, никогда не видела – умер от белочки сразу после войны, – был здесь, управлял её рукой.

«Спасибо, дед», – прошептала Лерочка, достала руку с кастетом, от которого исходило слабое голубоватое свечение, и засадила главному прямо под дых.

В рядах псов началось смятение, лишённые главаря, они трусили по кругу и выли, как щенки, а Лерочка тем временем поднялась на ноги и наносила сокрушительные удары направо и налево. Привлечённые шумом люди из соседних домов прилипли к окнам, глядели через полуоткрытые двери подъездов, и стоило им увидеть Лерочку, как страх покинул их сердца. Вооружённые палками, скалками, утюгами, мутузили псов всем двором до последнего смертного вопля, потом собрались вокруг Лерочки и сказали: «Спасибо тебе, Лерочка! Если бы не ты, сидели бы мы дома и боялись. А теперь создадим дружину и дадим отпор бешеным псам!»

Лерочка в ответ всех поблагодарила, положила кастет в карман, по битому стеклу прошла в магазин, где за дальним стеллажом в пыли лежал её телефон с тридцатью четырьмя пропущенными вызовами. Достала телефон, вытерла об джинсы, на потрескавшемся экране набрала маме эсэмэску: «Всё хорошо. Иду домой».

Я долго не решалась выйти на улицу, тянула время, придумывала отговорки. Без предупреждения ушла в отпуск, потом на больничный, долго работала из дома. Наконец, поняла, что больше не могу это скрывать. Собралась, взяла ключи от квартиры, спустилась вниз. Был пасмурный день, и от этого моя необычность казалась ещё более выдающейся: у меня внутри сияло солнце, центр которого совпадал с центром моего солнечного сплетения. С того дня, как я его заметила, солнце заметно выросло, и теперь я была похожа на беременную, хотя ничего такого не чувствовала.

Как я и предполагала, стоило мне выйти за порог, как вокруг меня начала собираться толпа. Сначала один, потом другой: мама с ребёнком, дворник, пожилой сосед с собачкой, водитель, только что припарковавший машину, курившие у подъезда подростки. Кто-то шёл в магазин или в банк, кто-то увидел меня из окна – теперь все они были здесь. В школе через дорогу ещё не закончились уроки, а к нам уже спешили дети вместе с учителями. Я была как ядерный взрыв – меня сложно было не заметить.

У всех на лицах были улыбки. Слышался шёпот: какая красота, ой, ой. Я забыла, куда я шла, просто стояла и глазела по сторонам. Постепенно мне начала нравиться моя новая роль. Я чувствовала себя центром мироздания, первобытной Евой. Я дарила им свет и купалась в свете, который они дарили мне. Людей становилось всё больше. Они толпились вокруг меня, как маленькие, просили потрогать.

«Хорошо, – сказала я. – Только осторожно».

Первыми подошли мама с ребёнком. Мама отпустила его руку, и ребёнок прижался щекой к моему животу.

«Жарко! – сказал он, отступив на шаг. – Почти как настоящее солнце».

«Это и есть настоящее солнце», – сказала я.

«Это невозможно, – упрямо заявил дворник. – Температура солнца достигает 10 миллионов градусов Цельсия. Мы бы сгорели заживо».

Я пожала плечами.

«Не знаю, мне нормально».

«И как к этому отнеслись ваши родители?» – спросил пенсионер.

«Мне кажется, они не заметили, – сказала я. – Они привыкли к яркому свету».

Пенсионер покачал головой.

«Я с таким ещё не сталкивался, но уверен, что на это есть налог, – наставительно произнёс нависший надо мной водитель. – Не заплатил налог – плати штраф!»

«Ну зачем вы так? – возмутилась молодая мама. – Не за всё ведь на свете надо платить. Вообще, такие вещи должны быть бесплатно».

«А электричество у вас в квартире тоже бесплатное?» – спросил водитель.

«Я отказываюсь отвечать на этот вопрос».

«И что, она так теперь повсюду ходить будет? – возмутилась учительница русского языка. – Не дай бог, дети будут брать с неё пример. Нам тогда что делать?»

К ней подключились физичка, химичка, и техничка. Вскоре преподаватели ожесточённо спорили, а я запахнула пальто и отошла в сторону в надежде затеряться в толпе. Но не тут-то было. Моё внутреннее солнце сияло ярче прежнего.

«Посмотрите, что вы наделали, – пенсионер подёргал меня за рукав. – Вы нарушаете общественный порядок».

«Но я ничего…» – начала было я.

Молодая мама взяла своего ребёнка за руку и, пряча взгляд, пошла прочь. Неожиданно для себя я почувствовала, как мои ноги отрываются от земли. Мне стало неудобно, и, чтобы отвлечь внимание, я стала пританцовывать. Некоторые люди восприняли это неоднозначно.

«Да она над нами издевается!» – фыркнул дворник, бросив метлу.

«Вызывайте милицию! Пусть сами разбираются, что с ней делать», – предложил водитель, который почему-то до сих пор не ушёл.

Между тем, я продолжила взлетать вверх, и вцепившийся в мой рукав пенсионер уже не касался земли. За него, как за репку, держался водитель, дети, учителя, но их сил не хватало. Когда приехала милиция, было поздно: я долетела до восьмого этажа и продолжала подниматься. Людям ничего не оставалось, как, закинув голову, наблюдать за моим полётом.

К вечеру я поднялась так высоко, что меня уже никто не мог достать. Ни странные, злые люди, ни милиция, ни президент. Было безоблачно, и несмотря на поздний час, в небе засияло солнце.

В прошлый четверг Саша закончил работать над мультиком в студии анимации. В этом мультике он нарисовал, как большой белый корабль несёт его по волнам к Японии, где живет семья Хироси Сасагава, которая пожертвовала деньги на его лечение – у Саши была та же болезнь, что и у их сына Фумихиро. Он никак не мог запомнить, как эта болезнь называлась, но она всегда напоминала ему о волшебниках из Гарри Поттера. Саша и Фумихиро вдвоём стояли на носу судна и держались за плечи, как два капитана. Рядом были их родители. Через неделю Саши не стало.

Его мама долго не могла поверить, что это произошло. Годы спустя она вспоминала его улыбку, его волосы – все в семье были блондинами, и только Саша родился с чёрными волосами, цвет которых не поменялся с возрастом. До сашиной болезни она хотела сменить работу, но борьба с болезнью отняла у неё желание что-то менять, и она так и осталась работать в библиотеке. Она часто фантазировала на тему того, что было бы, случись всё по-другому. Каким бы теперь был Саша? Превратился бы он в неуправляемого подростка, красил волосы в синий цвет, как когда-то это делала она, слушал тяжёлый металл? Она бы не ругала его, как когда-то это делала её мама, и ходила бы с ним на концерты своих постаревших кумиров.

Уже не один год её мучила бессонница, от которой ей помогало лишь сочетание снотворных и транквилизаторов. В иной дозировке они могли быть опасными, и, весьма вероятно, знакомые врачи запретили бы их принимать. Но она уже всё перепробовала и знала, что больше ей ничего не поможет. Она запила таблетки водой и потянула за шнурок абажура. Стоило ей закрыть глаза, раздался нетерпеливый стук в дверь.

Кто это мог быть? Она нащупала ногами тапочки, подошла к двери и заглянула в глазок. За дверью стояла незнакомая женщина в белом медицинском халате.

«Кто вы? Что вам надо?» – спросила Сашина мама.

«Пожалуйста, откройте! У меня для вас хорошие новости… насчет Саши!»

Хорошие новости? Это такая редкость. Но причём здесь Саша? Как она смеет!

Она повернула ключ. Дверь со скрипом распахнулась.

«Послушайте, если вы собираетесь меня разыгрывать, то я совсем не тот человек. Я вызову милицию!»

«Простите, я не хотела вас обидеть. Дело в том, что я Сашин врач. Мы наконец-то нашли лекарство. Он сможет жить!» – возбуждённо сказала врач.

«Что вы такое говорите? Саши давно нет… вы, должно быть, решили надо мной пошутить…»

«Благодаря последним улучшениям в медицине мы можем лечить пациентов задолго после их смерти, – заявила врач. – Одевайтесь, мы едем в больницу!»

«Но как…» – пробормотала Сашина мама, натягивая пальто поверх пижамы.

Не переобувая тапочек, не закрыв квартиры, она побежала вниз по лестнице. Врач ждала её внизу рядом с машиной скорой помощи. Внутри на каталке лежал Саша. Мама прикоснулась к его лицу и поцеловала, Саша открыл глаза и улыбнулся.

«Мама…»

«Сашенька, я же тебя похоронила, – со слезами сказала женщина. – Прости меня!»

Она заплакала и упала ему на грудь.

«Что ты, мама, не надо так, – произнес Саша, смущенно поглядывая на врача. – Мы поедем в Японию, нас ждет Фумихиро».

«Госпитальное судно доставит вас в Японию для последней операции», – подтвердила врач и сделала знак водителю, чтобы он завел машину.

Всю дорогу мама не отпускала Сашиной руки и не разрешала ему закрывать глаза. Ей казалось, стоит ему заснуть, и он растворится, исчезнет из этого мира.

«Но я хочу спать!» – устало протестовал Саша.

«Мы поспим потом, – сказала ему мама. – Мы заснем вместе».

Через полчаса они были в порту. На пристани стояло госпитальное судно, белое, величественное, с большим красным крестом на боку. С палубы им махал Фумихиро. Рядом стояли его папа и мама, господин Хироши и госпожа Хикара. Они все были рады их видеть. Мама помогла Саше подняться по трапу. Раздался шум двигателя и судно медленно стало удаляться от берега. Вскоре нельзя было разглядеть ни Сашу, ни Хироши, ни их родителей. Даже большой красный крест казался скорее не крестом, а большим красным кругом на белом горизонте. Наконец, они плыли в Японию.